Психолингвистическая теория порождения речи, разработанная в Московской психолингвистической школе

Как уже отмечалось выше, взгляды Московской психо-лингвистической школы восходят к работам Л.С.Выготского и к концепции деятельности, выдвинутой в 1950-1970-х гг. А.Н.Леонтьевым. Однако у нее есть два непосредственных предшественника: это уже известный читателю Александр Романович Лурия и Николай Иванович Жинкин, не принадлежавший к школе Л.С.Выготского, но во многом развивавший сходные идеи.

Обычно, говоря о взглядах А.Р.Лурия на речь, обращаются к двум его последним книгам на эту тему: <Основные проблемы нейролингвистики> и <Язык и сознание>. Однако в гораздо более четкой форме его взгляды отразились в небольшой брошюре, написанной как учебное пособие для студентов-психологов <Речь и мышление>.

Одна из важнейших идей этой книги – различение <коммуникации события>, т.е. сообщения о внешнем факте, доступном наглядно-образному представлению (например. Дом горит. Мальчик ударил собаку) и <коммуникации отношения>, – сообщения о логических отношениях между вещами (Собака – животное). Это касается как актуальной предикативности, непосредственно образующей коммуникативное высказывание, так и структуры исходной единицы построения высказывания или предложения, а именно синтагмы (сочетания слов).

Процесс порождения или, как говорит А.Р.Лурия, <формулирования> речевого высказывания представляется им в виде следующих этапов. В начале процесса находится мотив. Следующим моментом является возникновение мысли или общей схемы того содержания, которое в дальнейшем должно быть воплощено в высказывании. Другим термином для обозначения этой схемы у А.Р.Лурия является <замысел>. Далее в действие вступает <внутренняя речь>, имеющая решающее значение для <…перешифровки (перекодирования) замысла в развернутую речь и для создания порождающей (генеративной) схемы развернутого речевого высказывания>. Она имеет свернутый, сокращенный характер и в то же время является предикативной.

В более поздних публикациях (указанная брошюра впервые была опубликована небольшим тиражом в 1964 г. под названием <Словесная система выражения отношений>) А.Р.Лурия более подробно развернул некоторые из этих положений. Так, он подчеркнул, что <внутренняя речь является… механизмом, превращающим внутренние субъективные смыслы в систему внешних развернутых речевых значений>.

Лурия стал также опираться на известную порождающую лингвистическую модель <Смысл-Текст> И.А.Мельчука и А.К.Жолковского. Он еще более четко подчеркнул, что <каждая речь, являющаяся средством общения, является не столько комплексом лексических единиц (слов), сколько системой синтагм (целых высказываний)>.

Четко противопоставив парадигматические и синтагматические соотношения лексических значений, А.Р.Лурия соотнес <коммуникацию отношений> с первыми, а <коммуникацию событий> со вторыми. В целом путь от мысли к речи <…

•  начинается с мотива и общего замысла (который с самого начала известен субъекту в самых общих чертах),
• проходит через стадию внутренней речи, которая, по-видимому, опирается на схемы семантической записи с ее потенциальными связями,
• приводит к формированию глубинно-синтаксической структуры, а затем
• развертывается во внешнее речевое высказывание, опирающееся на поверхностно-синтаксическую структуру>.

Н.И. Жинкин, как говорится, проснулся знаменитым после выхода его фундаментальной монографии <Механизмы речи> (1958). Из более поздних его работ отметим Жинкин, 1965; 1965д; 1967; 1970. Наконец, уже посмертно вышла его книга <Речь как проводник информации>).

Основные положения этих работ сводятся к следующему. Внутренняя речь пользуется особым (несловесным) внутренним кодом, который Н.И.Жинкин назвал <предметно-схемным>. Он считает универсальной операцией отбор (на всех уровнях порождения). Слова, по Жинкину, не хранятся в памяти в полной форме и каждый раз как бы синтезируются по определенным правилам.

При составлении высказывания (сообщения) из слов действуют особые семантические правила – сочетаемости слов в семантические пары, причем эти правила являются своего рода фильтром, гарантирующим осмысленность высказывания. Н.И.Жинкин вводит понятие замысла целого текста и порождения текста как развертывания его замысла.

С его точки зрения, содержательный аспект текста в виде иерархии подтем и субподтем (предикаций разного уровня) предполагает при своей реализации ориентацию на адресата коммуникации и, в частности, наличие у этого последнего некоторых знаний, общих с говорящим, не выраженных в тексте и <домысливаемых> адресатом. Далее этот подход к тексту было развит рядом прямых и косвенных учеников Н.И.Жинкина, в особенности В.Д.Тункель, И.А.Зимней и Т.М.Дридзе.

Даже из этого очень краткого резюме взглядов Н.И.Жинкина видно, насколько его подход к порождению высказывания близок подходу Лурия и Выготского. Поэтому не случайно авторами основных публикаций Московской психолингвистической школы были в числе других ученица Жинкина И.А.Зимняя (1969) и прямая ученица А.Р.Лурия Т.В.Рябова-Ахутина. Примерно в то же время была опубликована и сходная по позиции книга Е.М.Верещагина (1968).

Организационным центром школы и автором наибольшего количества публикаций был автор настоящей книги. Позже в русле идей школы работали, в частности, А.М.Шахнарович, Ю.А.Сорокин, Е.Ф.Тарасов (1987), в известной мере А.А.Залевская, Л.В.Сахарный, А.С.Штерн и многие другие. Несколько иную позицию, лишь частично совпадавшую с позицией Московской школы, отстаивали Р.М.Фрумкина (1971) и ее группа.

Важнейшей, можно сказать, итоговой (для первого этапа развития школы) работой явилась коллективная монография <Основы теории речевой деятельности> (1974). О Московской психолингвистической школе и ее взглядах существует довольно большая литература, в том числе на иностранных языках.

Ниже дается подробное описание теории, изложенной в (Леонтьев, 1969) и представляющей собой обобщение модели порождения, разработанной совместно с Т.В.Рябовой-Ахутиной. Далее мы остановимся на некоторых отличиях в трактовке процесса порождения речи Т.В.Ахутиной в ее более поздних публикациях и И.А.Зимней.

Начнем с того, что подчеркнем: описываемая концепция является именно теорией, а не моделью порождения речи в значении этих терминов. Иными словами, она построена таким образом, что способна включать в себя различные модели порождения: положенный в ее основу эвристический принцип допускает, что в процессе порождения речи говорящий может выбрать различную конкретную модель такого порождения.

В этом смысле мы вполне солидарны с Дж.Б.Кэроллом. В то же время существует принципиальная схема порождения, реализующаяся независимо от выбора конкретной порождающей модели. Ее-то мы и описываем ниже. Конечно, эта схема в более или менее полном виде выступает в спонтанной (неподготовленной) устной монологической речи: в других видах речи она может редуцироваться или существенно изменяться – вплоть до включения первосигнальных (по И.П.Павлову) речевых реакций.

Итак, оставляя пока в стороне мотивацию и процессы ориентировки, первым этапом собственно порождения является внутреннее программирование высказывания. Понятие внутреннего программирования функционально, а отчасти и структурно отличается от внутренней речи как процессов программирования неречевых действий и от внутреннего проговаривания.

Внутренняя программа соответствует только <содержательному ядру> будущего высказывания, а именно тем его компонентам, которые связаны отношением актуальной (выраженной в высказывании, например, глаголом) или латентной (выраженной прилагательным) предикативности.

В современных терминах, внутренняя программа высказывания представляет собой иерархию пропозиций, лежащих в его основе. Эта иерархия формируется у говорящего на базе определенной стратегии ориентировки в описываемой ситуации, зависящей от <когнитивного веса> того или иного компонента этой ситуации.

Так, знаменитый пример Л.С.Выготского: <Я видел сегодня, как мальчик в синей блузе и босиком бежал по улице> допускает множество конкретных интерпретаций в зависимости от того, что именно является для говорящего основным, что – второстепенным. В одной из более поздних работ (Леонтьев, 1981) мы ввели коррелятивные понятия ситуации общения и ситуации-темы, то есть ситуации, о которой говорят. При этом ситуация-тема имеет свою внутреннюю структуру и, в частности, свою тему и рему. Внутренняя программа высказывания как раз и отражает психологическую структуру ситуации-темы.

Кодом внутреннего программирования является предметно-схемный или предметно-изобразительный код по Н.И.Жинкину. Иначе говоря, в основе программирования лежит образ, которому приписывается некоторая смысловая характеристика (мы имеем в виду <личностный смысл> по А.Н.Леонтьеву). Эта смысловая характеристика и есть предикат к данному элементу. Талантливость приписывается образу художника, интересность – образу картины.

А вот что происходит дальше – зависит от того, какой компонент является для нас основным. Если художник, то ему <предицируется> писание картины, то есть осуществляется операция включения всех остальных признаков в объем смысловой нагрузки образа художника, происходит <свертывание> по Ч.Осгуду.

Вообще возможны, по-видимому, три типа процессов оперирования с <единицами> программирования. Во-первых, это уже известная нам операция включения, когда одна кодовая единица (образ) получает две или несколько функциональных характеристик разной <глубины>: (КОТ + ученый) + ходит.

Во-вторых, это операция перечисления, когда одна кодовая единица получает характеристики одинаковой <глубины>: могучее + ПЛЕМЯ + лихое. В-третьих, это операция сочленения, которая в сущности является частным случаем операции включения и возникает, когда функциональная характеристика прилагается сразу к двум кодовым единицам: КОЛДУН + (несет + (богатыря)) или ((колдун) + несет) + БОГАТЫРЯ.

При порождении целого текста происходит аналогичный процесс иерархизации предикаций во внутренней программе. Внутренняя программа и есть то <содержание высказывания>, которое удерживается в оперативной памяти при порождении дальнейших высказываний и которое является инвариантом перевода. Она же является конечным звеном процесса смыслового восприятия высказывания (и – с некоторыми оговорками – текста).

При переходе к этапу грамматико-семантической реализации внутренней программы следует прежде всего вслед за рядом лингвистов и психолингвистов разделить в процессах такой реализации нелинейный и линейный этапы. Эта мысль встречается у уже знакомого нам Д.Уорта, у Г.Карри (1965) – тектограмматика и фенограмматика, в <аппликативной модели> С.К.Шаумяна и П.А.Соболевой (1968) – фенотипическая и генотипическая ступень, у сторонников <стратификационной грамматики>, например С.Лэмба и многие другие.

См. также психолингвистические концепции, реферированные в этой главе. В соответствии с накопленными в психолингвистике экспериментальными данными следует выделять на этом этапе порождения:

• тектограмматический подэтап,
• фено-грамматический подэтап,
• подэтап синтаксического прогнозирования,
• подэтап синтаксического контроля.

Важнейшие операции, соответствующие тектограмматическому подэтапу, – это операции перевода программы на объективный код. Это, во-первых, замена единиц субъективного кода минимальным набором семантических признаков слова (обычно имени), ограничивающим семантический класс и позволяющим при дальнейшем порождении выбирать внутри этого класса различные варианты идею минимальных семантических признаков).

Во-вторых, это приписывание данным единицам дополнительных, <лишних> (относительно соответствующих слов будущего высказывания) семантических признаков, которые потом превратятся в глаголы, прилагательные и другие предицирующие компоненты высказывания. В результате тектограмматического подэтапа порождения мы получаем набор иерархически организованных единиц объективно-языкового кода, еще не обладающих полной семантической характеристикой, но зато <нагруженных> дополнительной семантикой.

При переходе к фенограмматическому подэтапу важнейшая новая особенность – это введение линейного принципа. Видимо, <синтаксис> спонтанной мимической речи соответствует как раз высказыванию, прошедшему первые два подэтапа реализации. Сюда входят следующие операции: во-первых, распределение семантических признаков, ранее приписанных одной кодовой единице, между несколькими единицами (в зависимости от структуры конкретного естественного языка); во-вторых, линейное распределение кодовых единиц в высказывании, еще не имеющих, однако, грамматических характеристик. Есть основания думать, что именно с этим подэтапом соотнесено актуальное членение высказывания.

Почти одновременно с фенограмматическим подэтапом, как только выделится исходный (<главный>) элемент высказывания, его <топик> или логический субъект'”, начинает осуществляться синтаксическое прогнозирование. Этому подэтапу соответствует лексико-грамматическая характеризация высказывания в ходе движения по нему слева направо. Последовательным элементам приписываются все недостающие им для полной языковой характеристики параметры:

• место в общей синтаксической схеме высказывания;
• <грамматические обязательства>, то есть конкретная морфологическая реализация места в общей схеме плюс синтаксически нерелевантные грамматические признаки;
• полный набор семантических признаков;
• полный набор акустико-артикуляционных (или графических) признаков.

Что касается параметра (а), то – применительно к отдельному слову – это содержательно-грамматическая его характеристика. Например, мы приписываем исходному слову признак <грамматической субъектности>. Это автоматически влечет за собой приписывание какому-то другому слову признака <грамматической объектности>.

Всякая характеристика такого рода, данная одному компоненту высказывания, имеет следствием соответствующую характеристику других компонентов или по крайней мере сужает круг возможных их характеристик. Очевидно, должны быть какие-то модели, описывающие подобную взаимозависимость. Одним из наиболее вероятных кандидатов на эту роль является дерево НС (или, вернее, модель, построенная по принципу грамматики НС, но не обязательно модель Н.Джонсона, В.Ингве и т.д.).

Итак, мы высказываем некоторое предположение о синтаксическом строении данного высказывания. Здесь включается механизм синтаксического контроля. Мы соотносим наш прогноз с разными имеющимися у нас данными: с программой, контекстом, ситуацией (ситуацией общения) и т.п.”.

Возможны в принципе два случая: либо противоречия нет: тогда мы движемся дальше слева направо, выбирая очередное слово на основании различных признаков, приписывая ему полную характеристику и снова производя проверку на соответствие программе и другим факторам; либо возникает несоответствие. Оно может в свою очередь происходить из разных источников.

Во-первых, сам прогноз может быть неверным. Тогда мы просто его заменяем – приписываем предложению (высказыванию) другую синтаксическую схему, затем новую и так до совпадения.

Во-вторых, мы можем перебрать все возможные (при тождестве синтаксической характеристики исходного слова) прогнозы и все же не добиться совпадения. Тогда мы должны перейти к новому классу прогнозов, вернувшись к исходному слову и приписав ему иную синтаксическую характеристику. Иначе говоря, мы произведем операцию трансформации предложения. Какой класс прогнозов ‘ будет первым? Это зависит, в частности, от структуры конкретного языка и определяется в числе других факторов частотностью данного типа грамматических конструкций.

В-третьих, может оказаться, что и трансформация невозможна. Тогда обратная связь <замыкается> на внутреннюю программу – мы программируем высказывание заново. Наконец, мы добились совпадения прогноза и имеющейся у нас информации.

Тогда мы идем дальше, пока не доходим до конца высказывания. При этом вполне возможна линейная инверсия отдельных слов и предикативных пар, их <переезд> на новое место: закономерности такой инверсии соотносимы с так называемым свойством <проективности> правильных синтаксических конструкций, впервые описанным И.Лесерфом.

Выбор <грамматических обязательств> подчинен синтаксической схеме и вместе с другими характеристиками слова осуществляется после того, как принят тот или иной вариант прогноза.

Помимо внутреннего семантико-грамматического программирования высказывания, происходит его моторное программирование, изучавшееся особенно много Л.А.Чистович. [ Оно осуществляется, по-видимому, уже после того, как произведено синтаксическое прогнозирование. Подробнее о моторном программировании.

Итак, в нашем представлении синтаксическая структура высказывания отнюдь не задана с самого начала или задана лишь частично и достраивается в самом процессе порождения. На <входе> блока реализации мы имеем сведения о программе, контексте, ситуации: кроме того, нам заданы классы прогнозов, сами прогнозы и их вероятность, правила соотнесения прогноза и <грамматических обязательств> и некоторая другая информация. На этой основе и происходит конструирование высказывания.

Очень важно подчеркнуть следующее. Во-первых, все описанные операции суть не реальные действия говорящего, а скорее своего рода граничные условия: возможно применение различных эвристических приемов, репродукция <готовых> кусков и т.п. Во-вторых, при принципиальном единстве механизмов порождения и восприятия речи (см. Главу 6) не все описанные процессы происходят полностью, и воспринимающий речь человек опирается на другие, чем при порождении, исходные данные.

Самое же главное – что описанная здесь теория не только учитывает в своей структуре целый ряд выдвинутых другими авторами концепций (в частности, как можно видеть, она во многом опирается на работы позднего Ч.Осгуда, Д.Уорта, когнитивистов), но положенный в ее основу эвристический принцип, допускающий в различных <точках> процесса порождения выбор различных моделей, тем самым включает их в себя как частные случаи. А это означает, что она <снимает> проблему экспериментального доказательства противостоящих друг другу психолингвистических моделей и имеет большую объяснительную силу, чем каждая из этих моделей, взятая в отдельности.

Т.В.Ахутина предлагает следующую последовательность этапов (<уровней>) порождения. На уровне внутренней или смысловой программы высказывания осуществляется смысловое синтаксирование и выбор смыслов во внутренней речи. На уровне семантической структуры предложения происходит семантическое синтаксирование и выбор языковых значений слов.

Уровню лексико-грамматической структуры предложения соответствуют грамматическое структурирование и выбор слов (лексем) по форме. Наконец, уровню моторной программы синтагмы отвечают моторное (кинетическое) программирование и выбор артикулом. Как можно видеть, в целом структура механизма порождения у Т.В.Ахутиной почти совпадает с описанной выше.

Также на нейролингвистическом материале построена модель Т.В.Черниговской и В.Л.Деглина (1984). Они выделяют несколько <глубинных уровней речепорождения>. Первый – уровень мотива. Второй – глубинно-семантический, <на котором происходит глобальное выделение темы и ремы, определение <данного> (пресуппозиционного) и нового. Это уровень <индивидуальных смыслов> (Выготский), начала внутренней речи.

Следующий глубинный уровень – это уровень пропозиционирования, выделения деятеля и объекта, этап перевода <индивидуальных смыслов> в общезначимые понятия, начало простейшего структурирования – следующий этап внутренней речи… И наконец, далее следует глубинно-синтаксический уровень, формирующий конкретно-языковые синтаксические структуры…>.

И.А.Зимняя выделяет три уровня порождения. Первый – мотивационно-побуждающий, причем она различает мотив и коммуникативное намерение. Второй уровень или этап – процесс формирования и формулирования мысли. Он включает смыслообразующую фазу (<грамматика мысли> по Выготскому) и формулирущую фазу. Третий этап – реализующий.

Очень интересную и оригинальную концепцию <коммуникативной номинации> выдвинул в своей книге 1989 г. и других работах Л.В.Сахарный. С его точки зрения, <модель порождения высказывания А.А.Леонтьева и Т.В.Рябовой (Ахутиной)…, связанная с определенным типом структуры текста КН (в сущности, с предложением), есть лишь частный случай модели порождения текста в процессе оформления КН>.

Существуют и другие теории и модели речепорождния, например модель А.А.Залевской. Однако все эти (описанные и не описанные здесь) модели очень близки и в сущности больше дополняют и уточняют друг друга, чем противоречат друг другу. Поэтому можно считать, что все они отражают единое направление в трактовке процессов речепорождения.

Наконец, нельзя не упомянуть здесь двух авторов, крупных лингвистов, разработавших собственные модели порождения речи, очень близкие по духу теории Московской психолингвистической школы.