Что такое потребление

На протяжении более полутора веков, вплоть до 1970-х гг., мышление в терминах производства доминировало в социальных науках при анализе современности и тех изменений, которые принесла промышленная революция. Мышление в терминах производства можно связать с фабрикой, фирмой и внутренним функционированием организаций, которые интересовали родоначальников социологии (например, Маркса и Вебера).

Когда эконом-социологи изучали рынки, они обращали внимание на так называемые производственные рынки — рынки товаров, которые продаются для того, чтобы быть употребленными тем или иным образом (например, продукты питания, которые служат человеческому воспроизводству).

Мышление в терминах производства преобладает также и в неэкономических областях, в частности в такой наиболее интересной для нас области, как исследование знания.

На самом деле социальные исследования науки и технологий, также известные как новая социология науки, получили успех в значительной мере благодаря тому факту, что научная практика стала рассматриваться как процесс производства знания.

С 1970-х гг. исследователи в этой области этнографически изучали, как научно-технические результаты производятся в лаборатории или в других структурах. Фактически лаборатория рассматривалась как научная «фабрика фактор», которая имела такое же значение для развития современной науки, как собственно фабрика для развития капитализма и индустриализации.

Мышление в терминах производства в исследованиях науки иногда выступает под другими названиями; аналитики используют конструктивистские понятия, чтобы подчеркнуть, что научное знание «создается» и производится (а не просто открывается).

Производительная метафора выглядит более чем подходящей, когда она распространяется на естественнонаучное знание. Многие естественные науки — лабораторные науки, даже если они не являются экспериментальными; астрономы, например, не могут экспериментировать непосредственно с далекими звездами и планетами, но они могут производить измерения этих объектов, которые затем обрабатывают в своих лабораториях.

Производительная метафора предлагается в качестве полезного сенситивного понятия, которое указывает на огромную территорию научной практики, из которой появляются познавательные утверждения. Она заставляет нас исследовать систему действий науки и ее системные характеристики вместо того, чтобы вообще пренебрегать этой частью науки, как мы поступаем, когда рассматриваем знание только как теорию или текст.

Она предполагает, что даже если нам интересны тексты, производственная перспектива полезна; мы знаем, например, что научная статья, как правило, претерпевает множество изменений прежде, чем будет опубликована — это результат литературных, риторических и визуальных производительных усилий, которые полностью отделены от лабораторного исследования и не могут быть сведены лишь к отражению исследования или к отчету о нем.

Кроме того, идея лаборатории как места производства знания подразумевает еще кое-что, представляющее эпистемический интерес, а именно то, что это производство включает своего рода завершение процесса путем создания продукта.

В науке производство приводит к созданию научных «выводов» и со временем — к завершению исследования. Когда исследование завершается, продукт продолжает существовать; научные результаты имеют своеобразную способность сохраняться вечно. С этого момента мы можем начать раскрывать различия между процессами естественнонаучного и информационного познания.

Представляется важным рассмотреть то, что обычно трактуется как противоположная сторона производства, т. е. потребление. Казалось бы, понятие потребления не применимо к естественнонаучному знанию так, как оно применяется к товарам.

Поскольку естественнонаучное знание осуществляется или используется, а не расходуется и «потребляется», оно остается невредимым после использования, а возможно, становится еще сильнее, чем раньше. Экономисты давно подметили эту специфику научной продукции.

Дэниел Белл, например, утверждал, что осевым принципом формирующегося постиндустриального общества является теоретическое знание, которое он определял как применимое во многих областях без потери значимости или ценности.

Эпистемическим эквивалентом этой невозможности потреблять научное знание является вневременность истины: истинное знание — это специфический товар, который не подвержен старению.

Мы не должны принимать здесь понятие истины как объективной, фактической или соответствующей реальности. Все, что нам необходимо допустить, — это то, что в естественных науках истинное знание имеет «жизнь после жизни» (afterlife); научные объекты, которые считаются истинными, могут постоянно наделяться значением как активно используемое знание в лабораториях, учебниках, научном образовании и т. д.

Фактически одной из его существенных характеристик, вероятно, является то, что оно не становится более стабильным с течением времени. Скорее, оно живет какое-то время, проходя через различные стадии артикуляции и использования, но затем заменяется новым анализом и информацией — часто в течение определенного периода времени (например, года).

Другими словами, информационное знание истончается, обесценивается, устаревает или становится дисфункциональным. Представляется, что не существует ни процесса формирования консенсуса, который мог бы привести к широкому признанию и проверке знания, ни процесса, который мог бы «удостоверить» исследовательские результаты как истинное или, по крайней мере, лучшее из имеющегося знания.

Разумеется, формирование консенсуса в естественных науках также может привести к элиминации познавательных результатов. Это процесс явного или неявного принятия решений о надежности и полезности исследования.

Формирование консенсуса в естественных науках, насколько известно, не является «объективным» и «нейтральным» процессом, который рационально осуществляется и поддерживается.

Оценки могут быть исторически случайными и могут осуществляться из определенной перспективы, они могут быть сформированы и определены эпистемической культурой поля и дисциплинарными культурами. Они также, вероятно, опираются на не эпистемические факторы.

Например, ученые могут делать ставку на знание, которое получено из надежного источника, вместо того лтобы действительно оценивать факты, что часто невозможно, даже если пытаться воспроизвести исследование.

Напротив, элиминация информации, которую я ранее упоминала, не является результатом критического рассмотрения, опровержения или других видов формальной оценки. Это не процесс отказа от знания, которое сообщество считает недостаточным по объяснимым причинам.

Оно не основывается на деконструкции его предпосылок и скрытых допущений или обнаружении несогласованности в том смысле, который, вероятно, подразумевал Деррида. Скорее, информационное знание имеет временной вектор: оно теряет свое влияние после определенного периода времени, а затем более не считается информативным.

Чтобы пояснить эту мысль, нужно оставить мышление в терминах производства и рассмотреть возможность интерпретации эпистемики информации с точки зрения логики и динамики потребления.

Или он может рассматриваться как производное от латинского “consumare” — процесс доведения до завершения, как в случае с потреблением отношений. Он может вызывать образ того, кого Don Slater назвал «героем» — потребитель как рациональный, максимизирующий полезность актор. Или он может вызывать образ «простофили» — потребителя как пассивного, эксплуатируемого субъекта рыночных сил.

Потребление было концептуализировано как форма опыта, например в том смысле, что турист может потреблять красивый пейзаж или иные достопримечательности. Или потребление может включать в себя мастерство, искусство, как в том случае, когда люди потребляют «главным образом из-за желания участвовать в творческих актах самовыражения».

Новая социология потребления, которая возникла в 1980-х гг., реабилитировала потребление как нечто большее, чем просто выражение патологий капиталистического общества, что осуждали более ранние парадигмы.

Но эта реабилитация привела к доминированию интереса к символическому и коммуникативному измерению товаров, интереса к консьюмеристскому гедонизму и практикам, которые «питают воображение»” , и в целом — интереса к самовыражению потребителей, к их способности «покупать, использовать и прежде всего наслаждаться плодами производства» и определять свою идентичность через потребление.

Нам нужно будет также оставить интерес к индивидуальным потребителям, их субъективности и идентичности. Потребление будет означать нечто более базовое, по крайней мере, на начальном этапе: акт использования чего-либо до тех пор, пока оно не обесценится, акт уничтожения через использование и — как элемент этих моделей — акт создания.

Креативные аспекты потребления будут проиллюстрированы далее в этой статье со ссылкой на такие стратегии познания, как детекция (detection) и анализ. Это стратегии производства знания, но они кажутся сокращенными и ускоренными по сравнению с измерительными стратегиями в естественных и социальных науках; они, несомненно, менее сложные, глубокие и комплексные, чем последние.

Они, как я докажу, часто представляют собой прокси-стратегии, а их выбор представляет собой компромисс, являющийся результатом организационных ограничений и необходимости быстрого создания и использования информации. Тем не менее эпистемическое потребление всегда будет иметь элементы производства, и в этом смысле оно является одной из форм «протребления» (“prosumption”).

Термин «протребление» был введен Тоффлером, чтобы привлечь наше внимание к тому явлению, что потребители — пользователи продукции и услуг — все чаще требуют совместно производить некоторые элементы того, что они покупают, или, как выражаются Ritzer и Jurgenson, «заставляют работать».

Когда вы сканируете свои продукты на кассе в супермаркете, или сами заправляете свой автомобиль, или сами приносите себе еду в ресторане быстрого питания и убираете потом, вас «заставляют работать» в этом смысле.

Некоторые задачи, которые производители исполняли в прошлом, «экстернализуются» для потребителей в соответствии с их предпочтениями и требованиями, как, например, в том случае, когда пользователи участвуют в создании софта с открытым исходным кодом.

Хотя в финансовых информационных практиках существуют такие переходные модели, случай, который я рассматриваю, отличается от классического сценария «протребления»: я утверждаю, что именно процесс информационного знания соответствует логике потребления и вместе с тем включает в себя креативные элементы, и характер этих производительных элементов формируется и моделируется процессом потребления.

Сама скорость и суррогатный характер практик познания в этой области иллюстрируют это формирование.

В сфере информационного знания также существуют сложные и трудоемкие научные измерения, которые экстернализуются на финансовых рынках и которые были отданы на аутсорсинг в научные учреждения (например на университетские кафедры и в статистические бюро.

Чтобы подчеркнуть творческие, генерирующие знание элементы этого процесса, а также обозначить, что знание одновременно завершается и «выполняется» через обесценивание и прочие процессы использования, которые аннулируют знание, я рассматриваю работу информационного знания как процесс эпистемического потребления.

Финансовая форма завершения и удовольствия, вероятно, всегда подразумевалась как возможность, существующая на изучаемых рынках (например, как возможность победы в спекулятивной конкуренции и получения ожидаемой финансовой прибыли).

Эпистемическое потребление, т. е. использование и поиск информационного знания, является творческим и в этом смысле подобно попытке искусно применять информационное знание для получения финансового результата. Мы можем предположить, что этот тип творческого использования информации способен вызывать некоторые рутинные случаи «избытка, утечек и пузырей на рынках».